Курганская (Фурникэ) Тамара Эммануиловна, 1934 г.р. с. Слобозия Доамней, Оргеев

Госпожа Курганская,  расскажите, пожалуйста, где, когда и в какой семье Вы родились, кто Ваши родители, братья?

Родилась я в селе Слобозия Доамней (Слободка) Оргеевского района. У моего отца был паровик – молотилка для обмолота зерна, на нем он молотил пшеницу, тогда ведь не было комбайнов. Эта молотилка работала на соломе. Таких машин было две. Одну молотилку отец отдал старшей сестре, когда та вышла замуж, а одну оставил себе. Они работали вдвоем – старшая сестра работала на весах, а брат топил этот паровик соломой и вообще за всем присматривал.

Мама, вместе с остальными работала в поле, поскольку у нашей семьи было 25 гектаров земли, и вся она была засеяна (плачет) кроме пяти гектаров, которые были заминированы еще с войны и до 1949 года не успели разминировать, поэтому не смогли обработать. Бывало, в некоторых местах, что люди шли в поле пахать и подрывались на минах.

Сколько вас было в семье?

Старший брат Михай, не помню точно 1925 или 1927 года рождения, был уже женат. Потом была сестра Феодора – Дорика, 1925 г. р., сестра Нина 1927 г. р., потом родилась я. Мать не помнила точно и записала, что я 1935 г.р., а на самом деле родилась я в 1934 году. После меня еще один брат родился в 1937 году, а самый младший в 1941 году.

Михай, Дорика и Нина в 1949 году были уже в браке и их не депортировали. Отец выделил Доре 8 гектаров земли, а Нине не помню, сколько земли дал. Он всем своим детям определил  часть земли.

В 1941 году, когда началась война, мы были на месте. Помню, что эвакуировали нас через какие-то скалы, какие-то лазы. Сначала пошли в Сироту, в Чокылтены, в Ишнэцей, где мы и оставались до августа 1944 года.

Отец оставался в селе. Однажды, когда он шел в погреб, рядом с ним разорвался снаряд, который прилетел со стороны Исакова. Кто стрелял немцы или русские – не разберешь. Отца ранило и он раненный отсиживался в погребе.

Когда фронт вернулся, тут были немцы, а в городе были русские. Здесь никто не жил. Бои шли тут 6 месяцев – все никак не могли выбить немцев из леса. Только после того как фронт двинулся дальше, мы смогли вернуться домой.

Фронт прошел,  и мы вернулись домой в 1944 году. Весь Оргеев был разрушен, немцы всюду вырыли окопы.

Потом, помню, в 1946 году большой голод был. Люди питались чем угодно – щавелем, листьями акаций, там, на лугу вповалку мертвые лежали.

В вашей семье умер кто-нибудь от голода?

В нашей семье от голода никто не умер. Отец открыл предприятие, там, где сейчас озеро, и нам выдавали хлеб по карточкам. Потом пришли русские и его забрали, потому что он не выполнил госпоставку – была определенная норма сдачи пшеницы, куриных яиц, если имелись куры или иная домашняя птица. Он не смог эту норму выполнить и его посадили.

Когда это случилось?

Это случилось за две-три недели до нашей высылки в 1949 году. Его повезли в Ростов, на строительство Волго-Донского канала. Там он отсидел пять лет, потом приехал к нам в Сибирь.

День депортации помните?

Помню хорошо. В тот день мать бежала из дома, взяв с собой младшего братишку, которому было семь лет. Ее кто-то предупредил о том, что должно случиться.  Да и машин было много на улице. Она пошла к своей старшей сестре, и в той магале, где жила сестра, укрылась у одного человека. Мы с братом (1941 г. р.) остались одни. Наступила ночь. С нами была еще моя одноклассница, и мы решили переночевать на крыльце. Расстелили постели и легли – я с подругой отдельно на одной постели и брат на другой.

Ночью, около двух часов к нам пришли двое солдат и девушка по фамилии Гуцан (она сейчас живет в Кишиневе) они все трое были пьяными. Они ввели нас в дом и заставили лезть на лежанку, где было холодно. Сами они легли на кровать. Одноклассницу, за которой пришла мать, они отпустили домой. Нас они даже в туалет не пускали. Так просидели мы весь день, до самого заката, пока за нами не приехала машина. Сестры, однако, присматривали за нашим домом, они и сообщили маме, что нас забрали (плачет…).

Вам разрешили взять что-то из-дому?

А что мы могли взять? Что мы знали? Мы были детьми - 13  и 11 лет. Ничего не взяли, нас босыми забрали. Не помню кто, бросил в машину дорожку. Это случилось прямо здесь, в этом доме. Он был тогда поменьше, потом мы его перестроили. Когда машина выехала на улицу, мама с маленьким братом вышла навстречу и остановила машину. Ее тоже взяли. В Кишиневе нас высадили на станции и бросили в товарняк. Мама доехала с нами до Кишинева, а там ее арестовали. И остались мы трое детей – я и двое меньших братьев.

Ехали мы, без матери, на этом товарном поезде три недели. Жарко было очень. Двери были закрыты, и каждый вагон сопровождал солдат. Оконца в этом товарняке были маленькие. Народу там было много из окрестных сел – Клишова, Лукашевка, Селиште. Была одна учительница из города. Всего было около 15 семей и было очень тесно – стояли прижавшись друг к другу. Сидели на полу, еды никакой не было. Некоторые прихватили кое-что из дома. У нас же ничего не было. Раз в неделю выдавали нам тюльку и черный хлеб.

Это была вся еда, которую вам выдавали?

Да… Поезд останавливался на станциях, и кто-то ходил за водой, но у нас с собой никакой посуды не было. О нас позаботились сельчане из Исакова (плачет), Селиште, Цирова, Гетлова, Гулбока.

Там, куда нас привезли, были представители разных национальностей – татары, русские, украинцы, белорусы. Только грузин там не было.

И куда вас привезли?

Привезли нас в Твйшет и там разгрузили половину состава. В Тайшете мы простояли один-два дня, а потом нас повели в большой барак, откуда нас уже распределили.

Что это был за барак?

Это был большой деревянный сарай, там мы и расположились, подстелив свою дорожку. Потом повезли нас в Баендаевский леспромхоз. Там мы тоже жили в бараке, но в нем было много людей и мы в этом бараке перезимовали. Сколотили нам деревянные кровати (нары) по количеству членов семьи. Потом к нам приехала мама, но нас уже перевели в другое место – поселок Мухино. Но это было уже следующей весной.

Что Вы делали в первую зиму?

Ничего. Там была девушка из города, которая была старше меня и хорошо знала русский язык. Сама я его не знала, да и откуда мне его знать. Здесь я успела закончить семь классов. После войны, в 1946 году нас забрали в школу, и меня, как довольно взрослую, записали сразу в третий класс. Учили мы все вместе – таблицу умножения, русские буквы (молдавский был переведен на кириллицу – а.т.).  

Вместе с этой девушкой, там в Сибире, мы устроились няньками в семью русских, которые давно там работали, а младшие братья оставались дома, поскольку были малыми и нечего было делать.

Что вы кушали в этот период?

Нам выдавали на неделю килограмм ржаной муки, мы из нее варили болтушку и этим питались всю неделю. Потом там создали колхоз и мы ходили копать картошку. Была норма – какая часть полагалась им, а какая нам…

Потом нас перевели в поселок Мухино Баендаевского сельсовета, где мы и прожили 11 лет, до самого освобождения. Там мы работали на лесозаготовках.

Вы в школу не пошли?

Какая школа?! А работать кто будет?

Мать  где была и когда она к вам прибыла?

Мать мыкалась по разным местам, но потом она куда-то написала и ее отпустили. Прибыла она к нам, когда мы были в Мухино, но тогда она уже была больна. Там нас поселили тоже в бараках, но уже по две – три семьи.

Сначала мы жили по три семьи в одной комнате – мы, Гарштя и еще кто-то.

Потом одних отпустили домой и мы жили по одной семье в бараке. Нас домой отпустили только в октябре 1959 года.

Ваши братья в школу ходили?

Тот, кто постарше в школу не пошел, работал вместе со мной, и младший в школу тоже не ходил, он нам носил еду в лес, где мы работали, на расстояние 8 – 10 километров. Мы все работали.

Мама была больная, но работала. Мы рубили здымку и добывали живицу, которую, как говорили, использовали в авиации. Дерево обрабатывали скобами, делали в толстом стволе отверстия наподобие «окон» и затем ножом выскабливали канавку, потом к этой канавке в конце прибивали что-то вроде желоба, чтобы живица – это клейкое смолистое вещество – стекала в лейку.

Мы с братом рубили, а потом через три дня мама с младшим братом собирали эту живицу.

Вели ли вы какое-нибудь хозяйство, во время пребывания в ссылке?

Хозяйство, конечно же, вели. У нас была свинья с поросятами, на третий день после опороса маленьких поросят продавали. Кроме того, разводили кур, кроликов, было у нас семь коров, и огород был. Свиньи, куры, коровы – все у нас было.

Вашу работу оплачивали?

Работу оплачивали. Получали три тысячи старыми деньгами, триста рублей. Все зависело от того, сколько тонн живицы сдадим, там ведь тоже норма была.

Что можно было там купить?

Жизнь там тоже менялась. Люди, которые давно там жили, понятия не имели, что делалось в других местах. Они не знали, что у нас выращивают виноград. Наши продавали или обменивали на продукты у местных все, что взяли с собой из дому, из Молдовы – полотенца, ковры. Там были представители многих национальностей – и литовцы, и украинцы, и татары, все народности там были, только грузин не было.

Почему же грузин там не было?

Так ведь Сталин был у власти, а он своих не притеснял. Там жили одни ссыльные. Некоторые были сосланы туда с очень давних времен.

А местные жители там были?

Были там местные русские, но таежные поселки были населены в основном ссыльными.

Вы там с другими общались?

Общались в основном с такими же ссыльными – нашими молдаванами, латышами, литовцами, украинцами, белорусами. Как завозили в магазин какой-нибудь материал, так все как по форме ходили – в одинаковой одежде. Потом, когда жизнь стала полегче, всех девушек можно было видеть раскатывающими на велосипедах и разодетыми, что твои кинозвезды.

Позже мы затеяли ремонт в бараке, который кишел тараканами и клопами. Кто-то клеил на стены обои, а мы обмазали деревянные стены глиной смешанной с навозом и соломой и побелили. Все вокруг недоумевали: «Что они делают с этим говном?». Потом, правда, приходили и любовались нашей работой.

Была там и белая глина. Мать обмазала этой глиной печь. Приходит к нам однажды одна старушка (ей было около 80 лет) и спрашивает маму: «Александра, почему это у тебя печь не облезает?». Мама ее спрашивает, чем она обмазала свою? А та отвечает: - «А мукой!». Она приготовила тесто и обмазала им печь. Увидела, что у нас печь белая и думала, что мы ее тестом обмазали. Потом она затопила печь, эта лепешка испеклась и отвалилась, а печь облезла.

Там я однажды встретилась с медведем. Работали мы далеко, дорога шла через овраг и через холм и мы соорудили себе там что-то вроде шалаша, смастерили себе деревянные топчаны и ночевали на рабочем месте, чтобы вечером домой не ходить. Нас там было две семьи. Мои братья были уже подростками, и в той семье тоже был парень. Там у нас была протоптана и своя тропинка, по которой мы обычно ходили. Однажды, спускались мы по этой тропинке с холма. Мы были с Наташей, девушкой из той семьи, которая вместе с нами работала. Брат шел впереди, а мы немного отстали, чтобы он не слышал наши разговоры. Вдруг послышался какой-то треск. Присмотрелись, а там большой медведище ягодами лакомится. Я спрашиваю: «Наташа, что делать?». Она предложила тихо затаиться, но я стала кричать: «Ваня! Ваня!». Медведь встал на задние лапы, посмотрел на нас и подался назад. Он шел по тропинке прямо на брата. Брат услышал сзади треск и спрятался за толстое дерево. Медведь прошел мимо него и скрылся в овраге. Только после этого он отозвался. Я же не знала что делать. От страха слегла и три недели лежала. Мама меня заговорами лечила.

Волки там были?

Волки там тоже были, мы встречали много растерзанных туш диких коз.

Вы не помните, были ли случаи нападения диких зверей на людей со смертельным исходом?   

Нет, про такое не слышала. Там были волки, косули, сохатые с большими рогами. Брат однажды завалил сохатого, здорового как лошадь. Мяса было вдоволь, накрутили фарша, да и свиньи у нас быстро подрастали.

Скажите, пожалуйста, ваш отец после освобождения приехал к вам?

Он пять лет отсидел в тюрьме, а потом приехал к нам. Когда он прибыл к нам, устроился работать сторожем в гараже. Потом брат выучился на шофера, а младший брат выучился на киномеханика. Они всю жизнь проработали – один шофером, а другой киномехаником, до самой смерти. Вот это их дом (показывает рукой) – родители построили этот дом для них – каждому по полдома. Младший брат потом женился на еврейке и перебрался в Кишинев, а тот, который был постарше, женился уже в возрасте, и потом жена его  бросила. Оба уже покойные, осталась я одна, и никого у меня больше нет.

Почему вам разрешили уехать оттуда только в 1959 году?

Они сказали, что мы, как «враги народа» поселены там навечно, потому что у нас были магазины, и мы кормили немцев.

А что, у вас были магазины?

Да ну, конечно же, не было, но так там было написано. Итак, освободили нас в 1959 году, а у нас там уже и хозяйство имелось. Картофеля  было много (с одного гнезда ведро картошки набирали) у матери было около 20 тонн картофеля. Некому было ее отдать, и мы поехали на машине за 40 километров от нас, там продали картошку по 5 копеек за килограмм. Все там распродали и вернулись сюда.

Мы приехали, а нас не хотели принимать. В сельсовете нам сказали, что мы не имеем право там жить, и должны уехать в другое место.

А кто тогда был в сельском совете?

Штефанский был, Фрунзэ, Муклер и не помню, кто еще… Марфа Мирон была. Они все были коммунистами.

Около месяца мы жили у старшей сестры, а потом дали нам этот сарай, в котором мы после войны скотину держали. Дом начала строить я, потому что брата в армию забрали. А тот сарай мы сломали.

Из отобранного имущества вернули вам что-нибудь?

Ничего не вернули – ни земли, ни дома. Недавно, вот, дали мне квоту -2 гектара земли, когда я уже не могу работать. Потом сказали, что другим не хватает, отобрали часть и оставили 30 соток, после этого отобрали еще  двадцать соток. Осталось у меня 10 соток, которые я отдала одному своему племяннику, потому что сама уже работать не могу…

После возвращения Вы уже не учились?

Я работала и училась. Проработала в общепите 29 лет. Училась я по вечерам и заочно. Вечерами ходила в школу в Слободке.

И в Сибири работала на лесозаготовках, а вечером училась. Там же, в Сибири, я замуж вышла.

За кого вышли замуж?

Там были белорусы, и к ним приехали родственники из Белоруссии. Я познакомилась с одним из них, и мать заставила меня выйти за него замуж, чтобы уехать оттуда. Нам же сказали, что мы вечные поселенцы, а если жинились на свободных, то отпускали …

Ежемесячно мы должны были регисрироваться, расписываться в специальном регистре. Нам сказали, что мы там навсегда и оттуда не выберемся никогда. Мать сказала, чтобы я вышла замуж за вольного и может быть так, избавлюсь от Сибири.

Мы жили в одном бараке, а мать в другом. Этот муж постоянно оставлял меня и уходил по той причине, что мол «не сошлись характерами!». Я ему каждый год рожала по ребенку, потом он возвращался. Когда мы вернулись, у меня было четверо детей, а мне было 24 года.

Как это – уходил?

Говорил, что дети не его, один – татарин, другой – цыган. Все время так говорил.

Дети были его?

Его, ясное дело! Потом он возвращался и говорил: «Давай начнем сначала!». Когда вернулись в Молдову, был октябрь, а он на второй год, в феврале, уехал обратно. Говорил, что тут все цыгане и мамалыжники. Он так и говорил: «молдаван - цыган», и опять «не сошлись характерами». Так я осталась одна. И дом построила…

После этого выходили замуж?

Неет. Моя фамилия Курганская – по мужу. Вырастила, детей и осталась одна…

А дети Ваши где?

У меня было четверо детей. Первой была девочка, второй и третий – мальчики, а последняя – девочка. Моего третьего ребенка – мальчика, сбила насмерть машина. Старший сын был непослушным, ограбил киоск и попал в тюрьму – сидел сначала в Липканах, а потом в Бендерах и Кагуле. Потом он уехал в Ригу – там живут все его родственники со стороны отца. Поехал к отцу и там женился…

Он сейчас там?

Нет, он дома сейчас. Нехороший он, меня не слушается, обкрадывает, издевается надо мной (плачет).

А дочери?

Младшая дочь живет в Рыбнице, а старшая, вместе с мужем и ребенком живет в Нью-Йорке, у родителей мужа. Там у них уже двухэтажный дом есть.

Почему Вы к ней не поедете, или не зовут?

Куда я к ней поеду? Я не могу до магазина добраться, чтобы хлеба купить – ноги не держат…

Почему Вы замуж не вышли?

Да кому я нужна была, с четырьмя детьми? Да и не хотела я… Столько натерпелась со своим мужем, что ничего не нужно было, не хотела…(плачет).

Вы сказали, что проработали в общепите 29 лет…

Мой общий трудовой стаж, с учетом сибирского, 58 лет, но зарплата у меня была небольшая. Сейчас получаю 988 лей пенсии. Теперь немного повысили. Воронин мне ее повысил, а когда были Снегур и Лучинский, говорили, чтоо пенсионерах должны заботиться их дети. Тогда я получала пенсию в размере 76 лей. У меня до сих пор злость на Лучинского Снегура, и на ту пенсию в 76 лей. И сейчас я зла на Филата, на Лупу и на Гимпу. Особенно на Гимпу… Румынию им подавай, мой отец был румыном, и я не хочу быть с ними. Я о румынах вообще и слышать не хочу.

Почему?

У меня к румынам неприязнь… Одна женщина, с которой я работала, была в Румынии и сказала, что там родители бьют детей, если они не слушаются или не хотят учиться…

А на русских Вы зла не держите?

На них не держу, хоть коммунисты меня и в Сибирь сослали, на них зла не держу. Когда-то за рубль можно было купить шесть булок хлеба, вот эти тапки стоили 20 копеек, да и все было дешево –  рубль или два…, а сейчас что у нас?  Румыны с набитыми карманами? А людям что? Ничего.

Вернулись мы домой, а отцу дали пенсию 12 рублей. Больше не полагалось, потому что в колхозе не работал. Но ведь он столько лет проработал… Устроился работать сторожем. Охранял саженцы винограда.

Вы в общепите кем работали?

Работала я и поваром, и кассиром, и буфетчицей. Где надо было, там и работала. Я все умела, поэтому эавотдела кадров меня и посылал на разные работы.

Был ли в Вашей жизни период, когда Вы можете сказать, что были счастливы?

Никогда. Я пережила войну, голод, Сибирь, потом муж бросил с детьми (плачет…) Никогда ничего хорошего у меня в жизни не было! (плачет).

Как Вы думаете, почему ваша жизнь была столь тяжелой?

(сквозь слезы. …нас депортировали, сказали, что мы «кулаки». Не было у меня жизни и счастья никакого не было. Родила четырех детей, и муж меня бросил, с большими трудностями построила дом. С коромыслом таскала по три ведра воды, и глину месила, и котельцы таскала. Все одна делала… (плачет).

А с братьями что случилось?

Один женился и потом переехал в Кишинев, другой брат тут женился и работал водителем на самосвале. У обоих были дочери. Жена младшего брата, который жил в Кишиневе, была еврейкой. Они уехали в Израиль, и от них никаких вестей нет. Жена и дочка другого брата уехали в Италию и там вышли замуж.

Моего хорошего сына сбила машина, а этот неслух остался. Ничего у меня хорошего в жизни не было… Мне сейчас 78 лет, 17 декабря исполнится 79… В свидетельстве о рождении у меня записан 1934 год, а в паспорте 1935 год…

Вы хорошо выглядите, дай Вам Бог…

Да куда там хорошо… говорить не могу, ходить не могу, есть, тоже не могу…

Как бы Вы кратко охарактеризовали Советскую власть?

Сталин был плохой, он сослал нас в Сибирь, но остальные были не такими как он. Когда он умер в 1953 году, мы были там. Русские рыдали в голос, что Сталин умер, а нас после его смерти, отпустили домой!

Но вас, все-таки, не так легко отпустили, после смерти Сталина…

Людей отпускали постепенно и жизнь все равно, лучше стала. Я там уже привыкла, и не очень-то хотелось домой возвращаться. Там прошло мое детство. Было уже полегче, вот только, что тайга кругом, да комары с мошкарой там донимали.  

Одноклассников, с которыми здесь учились, Вы помните?

Помню. Вот, к примеру, Сорокович, которому я отдала  свои фотографии для книги. Он был моим одноклассником. Их не ссылали. Говорит, что готовит книгу. Мы с ним родственники – его брат был женат на моей сестре. Он живет, а брат, который был младше его, умер.

Сорокович был начальником БТИ. Он остался здесь и выучился, а я что?.. Не выучилась…

Из вашего класса многие  продолжили свое образование?

Многие из них уже умерли. Один из них стал учителем, девушки тоже стали учительницами. После войны трудно было – не было ни учебников, ни тетрадей. Писали мы на газетах. Учителем у нас был демобилизованный из армии еврей. Он приходил в шинели на урок и учил нас, потому что не было, после войны учителей, никого не было.

Так что в жизни моей не было ничего хорошего, одни трудности…

Спасибо большое за Ваш интересный рассказ.

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование Надин Килияну

Русский перевод Александра Тулбуре

Интервью от 21 августа 2012 г.

Транскрибирование от 9 апреля 2013 г.