Гарам Иван Андреевич, 1937 г.р., с. Трифешты Резинского района

Господин Гарам расскажите, пожалуйста, где и когда Вы родились, кто Ваши родители, братья, сестры?

Родился я в селе Трифешты Резинского района. Родители были крестьянами, землю обрабатывали, держали коров, овец, свиней, домашнюю птицу…

Вы не помните, сколько земли было у ваших родителей, какое хозяйство было?

Земли у нас было около четырех гектаров, но отец брал еще землю в аренду, и половина урожая причиталась ему. Как у каждого крестьянина, в нашем хозяйстве была пара лошадей, корова с теленком, двадцать овец и всякой там птицы. Отец справлялся сам, но мы с моим старшим братом помогали родителям в поле. Мне тогда было 11 – 12 лет.

Братья и сестры у Вас были?

Нас было трое детей в семье. Старшего брата звали Георгий. Сестра есть, она с 1935 года, старше меня на 2 года, но у нее проблемы со здоровьем – ноги отказывают и не может ходить.

В 1940 отец собирал хлеб для Советской армии. Во время войны он оставался в селе, потому что его не мобилизовали.

Когда в 1949 году стали людей депортировать, мы всей семьей бежали из дома, прихватив лошадей. За нами пришли, а дома никого нет – дверь на замке.

Вас предупредили, что будете высланы?

Отец знал, а как же иначе? Его двоюродный брат работал секретарем в сельском совете и сказал: «Андрей, ты в списке и за тобой придут!». Мы бежали за день до этого и спаслись.

Где вы прятались?

В каменном карьере там у нас был участок земли, огород – место глухое, заросшее диким орешником, там мы и схоронились…  Просидели мы в поле неделю и вернулись домой.

Дома что застали?

Дома все было в порядке, никто ничего не тронул, не украл. Депортация прошла.

Никто к вам больше не заходил, не искал?

Нет, как-будто… не помню…

Что дальше случилось?

Отец вступил в партию – Христанско-аграрную партию.  После депортации у него забрали в колхоз лошадей вместе с подводой, пришлось отдать все, что у него было – плуг, сеялку, прочий инвентарь. Пришлось пойти в колхоз, потому что ему сказали: «Не вступишь в колхоз – сошлем!». Ему очень обидно было, что другие работают на его лошадях, а ему приходится землю мотыжить! «Я хозяин – при лошадях и подводе, а кто-то пользуется моим добром…, все отобрали», - говорил он. Хоть бы позволили ему ухаживать за ними, так нет, поручили их каким-то «ничтожествам», которые запрягали телегу впереди лошади, поскольку у них никогда своей скотины не было.

Итак, вступил отец в эту Христианско-аграрную партию. В нее вступили многие крестьяне из Трифешть и других сел – Когэлничень, Ферень, Куйзовки, Гординешть, Чинишеуц, Минчень… В эту нелегальную партию записались люди обиженные Советской властью, у которых отобрали все. Они собирались по ночам и писали разного рода петиции.

В то время в Трифештском избирательном округе депутатом была женщина, которая даже подпись свою поставить не могла.

Ваш отец был грамотным?

Да, он окончил четыре класса при румынах.

А мать?

Мать не училась, она умела лишь подпись поставить.

Партия эта имела местные ячейки, действовала только в данном регионе или на более широкой территории?

Просуществовала эта подпольная партия около года, потом в ее ряды пробрался один… Деятельность этой партии (я дам Вам книгу о ней) всерьез обеспокоила власть.

Действовала эта партия только в Резинском районе, и в 1951 году в ее ряды пробрался агент госбезопасности. Он все ходил и выведывал кому не по нутру Советская власть. Все расспрашивал и узнал, что есть такая партия и добился, что его приняли в ее ряды. Потом он всех и выдал.

Нескольких членов партии взяли, когда они собирались в г. Резина продавать орехи. Они вышли на обочину шоссе в Трифештах, тут подъехала машина, в которой были чекисты. Семерых взяли сразу, как только они сели в машину. Потом началось – кто-то бежал, кто-то спрятался, но по одиночке схватили всех.

Отца с братом взяли на сенокосе. Подошли двое из Резины и попросили отца дать косу посмотреть: «Уж больно хорошо борозду ведете». Он косу отдал, а те двое схватили его за  руки и повязали – сначала отца, а потом и брата.

Арестовали их в 1951 году и содержали в Кишиневе, пока шло следствие, которое длилось целый год. В 1952 году отец был расстрелян по приговору Военного трибунала Одесского военного округа. Всего по этому делу были расстреляны 11 человек. Большинство остальных осужденных получили по 25 лет – меньше не получил никто.

Старший брат?

Старшего брата судили вместе с отцом и приговорили к 25 годам лишения свободы.

Что случилось в Вами?

После расстрела отца взялись за нас. Однажды в августе нас разбудил лай собак – во дворе были военные. Они ходили по всем домам бывших членов этой партии. Нам сказали, что отправляют на пять лет. В1949 году удалось избежать депортации, а в 1952 году не вышло. Тогда сослали «кулаков», а теперь похватали «политических».

Нам сказали, чтобы мы взяли с собой мешок муки, кроме этого мы взяли что-то из одежды и то, что на нас было. В течение часа нас погрузили на машину и под охраной солдат повезли в Кишинев. Там мы стояли около недели, пока собрали всех, и начался очень долгий путь – взяли нас в августе, а прибыли мы в Казахстан в октябре. Нас переводили из тюрьмы в тюрьму – неделю держат в одной, потом наберут людей и переводят в другую тюрьму.

Кого еще набирали?

Таких же осужденных по политическим мотивам.

Других национальностей?

Да, там были люди разных национальностей – русские, украинцы. Были женщины, дети офицеров, начальников, которые чем-то не угодили властям. Там постоянно слышался детский плач…

Если говорить о пище, то давали нам пару сухарей и селедку. Воду давали только по прибытии на станцию. Воду приносили в ведре, и кто успевал, тот пил, но в тех вагонах было очень много народу – женщины с детьми, беременные… Угнетающее, я Вам скажу, зрелище!.. Как вспомнишь, так вольно невольно, плакать хочется…

В Казахстан мы прибыли уже в октябре, когда, практически, наступила зима, лежал снег, и было очень холодно. Везли нас в товарняках для перевозки скота под вооруженной охраной. Мне тогда было 14 лет.

Сгрузили нас в селе Белоглинка Кустанайской области. Там выращивали крупный рогатый скот, были очень большие кошары для коров, и коров было очень много. Поселили нас в казахской семье, их было двое, а нас трое – мама, сестра и я. Спали мы втроем на кровати, а хозяева на полу, покрытом войлочными коврами – «кошмой».

В каком жилище жили казахи, у которых вас поселили?

Жили казахи в землянке, накрытой пластами земли и дерна. Потолок был низкий – рукой можно было достать. Сверху накатом были настланы бревна и березовые ветки, а на них клали землю – вот такое жилище у них было. Лесов там не было, куда не посмотришь, одна степь. Рядом с землянкой был сарай с такой же земляной крышей. Зимой снег был вровень с крышей землянки, и мы на эту крышу выходили. Зимой там были такие метели, что человека рядом не видно было. Если кого заставала одного в пути, тот уже не возвращался, ни с лошадью, ни без. Только по весне его находили. Люди шли, держась  электрических и телеграфных столбов. Ветер был такой, что валил с ног и отламывал куски льда, которые могли поранить.

Казахи, у которых мы жили, не имели детей. Женщина была зрячей, а он слепым и притом был у них там вроде священника.

Вас там поселили, и чем вы  занимались?

За скотиной ухаживали, днем выводили на пастбище, водили на озеро, на водопой. Зимой оно замерзало и приходилось рубить проруби, чтобы напоить скотину.

Чем сами питались?

Там нам уже платили за работу,  и мы покупали хлеб…

Животные кому принадлежали?

Там где мы работали, был совхоз, и стада принадлежали совхозу. Скотину забивали на мясо или сдавали живьем.

Много молдавских семей было в том совхозе, куда вас распределили?

Нас там было три семьи. Остальные – татары, чеченцы, немцы, украинцы, русские.

Вы с этими людьми общались или нет, как они там оказались?

Казахи были местными, а остальных понагнали отовсюду – это были политзаключенные.

Вы русский язык знали?

С русским языком тогда нелегко было, я знал только то, что в школе выучил.

С казахами как общались?

С казахами и со всеми остальными мы общались на русском – они русским языком владели.

Не помните, была ли там школа?

Школы там не было.

Ваша сестра работала наравне со взрослыми?

Да, потому что не было школы.

Медицинский пункт там был?

Ничего там было. Контора была, которая размещалась в бревенчатом доме, были стада коров и трактора, на которых косили траву, потом сено скирдовали, потом ставили на волокуши и приносили на корм скоту – вот и вся работа.

Сколько времени вы прожили у казахов?

Прожили мы у них девять месяцев, а потом нас отпустили домой. В 1953 году умер Сталин, а после его смерти из района прибыл уполномоченный, у которого мы каждый месяц расписывались в том, что мы на месте и никуда не бежали. Так вот, пришел он и сказал: «Вы свободны, можете ехать домой!».

Мать простыла и очень тяжело заболела, мы задержались там еще на месяц с лишним, все надеялись, что она поправится. Там уже тепло было. Увидев, что улучшения нет, взяли вместе с мамой поехали домой. Сразу же по приезду мы положили маму в Оргеевскую больницу, а мы с сестрой вернулись в село. Мама вылечилась и тоже вернулась домой. Но дом наш больше нам не принадлежал, в нем открыли школу, в которой учились дети первых трех начальных классов, а в основной школе учились ученики остальных семи классов. Мы как раз возле школы жили.

Вам разрешили, по возвращении, остаться в селе?

Как только вернулись, сразу же пошли в сельсовет, председателем там была та женщина депутат. Она как только нас увидела, закричала: «Эй, кто вас отпустил?! Я бы вас там, на месте расстреляла!». Я ей сказал: «Мария Петровна, что мы Вам сделали?» Она говорит: «Вы против Советского Союза!». Я ей ответил, что мы не против Советского Союза, нас депортировали, но в чем мы провинились?..

Нам не выдавали паспортов: «Здесь, в селе останетесь!». Когда попросили вернуть дом, она сказала: «Какой дом??? Я что, выгоню детей из школы, чтобы вернуть вам дом? Идите и живите, где хотите!».

Сначала мы жили у маминой сестры, потом перебрались в небольшой заброшенный дом на окраине села (люди перебирались в Оргеев или Кишинев и оставляли дома). Стены дома были сложены из саманного кирпича, в один ряд, поэтому в доме было холодно.

Через какое-то время сестра поехала в Кишинев и выучилась на продавца.

Вам выдали, в конце концов, паспорта?

Сестре выдали, а мне нет. Потом ее вызвали в Москву, и секретарь выдала мне справку, я пошел и выправил себе паспорт.

Мама?

Мама поправилась и после этого еще работала в колхозе. Потом сестра окончила учебу в Кишиневе, перебралась в Оргеев и взяла нас к себе. Я поступил в школу механизаторов и жил на квартире. А сестра построила себе дом и взяла маму к себе.

Вы где учились и работали?

 Я был в шестом классе, когда нас депортировали. По возвращении я закончил седьмой класс, а в Оргееве я поступил в школу механизаторов, после этого работал на МТС. Учился я хорошо, был отличником. При поступлении в школу надо было подписать обязательство, что после окончания школы поедем на «целину». Но из нас отобрали пять человек, и отправили на работу в Оргеевскую МТС, так я избежал отправки на целину.

Я работал на МТС потом на РТС, хотели отправить в Лукашевку и Селиште - работать там на тракторе Беларусь, но я не захотел покинуть город.

Скажите, пожалуйста, кроме проблем с вашим председателем сельсовета были ли другие, связанные с депортацией?

В школе ребята меня сторонились, потому что учителя им говорили: «Это сын предателя родины». Но я к этому уже привык. Не все учителя были коммунистами, были среди них и некоммунисты.

После школы?

После школы я перебрался в Оргеев, а тут никто ничего не знал. И хорошо, что никто ничего не знал, иначе могли бы возникли проблемы с трудоустройством.

Что стало с вашим старшим братом?

Брата приговорили к 25 годам, и просидел он девять лет в разных лагерях, а после смерти Сталина его освободили. Он вернулся где-то в 1961 – 62 гг. Он мне рассказывал, что ему пришлось пережить – не дай Бог никому! Рылись в мусорных ящиках и питались отходами – картофельными очистками и селедочными головами – они были постоянно голодными. Многие из них там умерли, но боат был крепким и выносливым.

Здесь он устроился работать на заводе низковольтной аппаратуры. Сначала работал на прессе, потом перешел работать на склад. Я тоже на этом заводе работал.

Вы когда женились?

Женился я в 30 лет.

Жена знала Вашу историю?

Знала, конечно… я ей рассказал.

Сколько у Вас детей?

Две дочки… Они неплохо устроились – одна живет в Страшенах, а другая тут, со мной. У каждой дочери по двое сыновей.

Ваши внуки уже взрослые?

Да, старший сын младшей дочери уже в девятом классе, а младшему третий год пошел, а у старшей дочери, которая живет в Страшенах, сын уже студент – учится на юридическом.

Скажите, пожалуйста, как Вы восприняли перемены 90-х гг. прошлого века и распад Советского Союза, какие чувства испытали?

Не верилось, что мы свободны, что русские больше не руководят нами. Мы думали тогда, что справедливость восторжествует, а несправедливо обиженным будет оказана помощь и им вернут то, что отобрали. Я семь лет судился с Трифештами, чтобы нам вернули дом, который они якобы продали. В нем сначала была школа, потом школу перевели в другое здание, а в нем устроили общежитие для детей, которые приезжали из окрестных сел.

Я много раз писал в Москву, чтобы мне вернули дом, но оттуда приходил ответ, что этот вопрос в компетенции местных властей, а местные власти нас знать не хотели, особенно эта женщина депутат. Каждый раз выносилось решение о том, что дом нам не принадлежит.

Потом этот дом разрушился, и его продали, а он был красивый, большой, обмазанный глиной. Тогда еще дома цементом не штукатурили. Раз дом продали, мы уже не имели права подавать в суд. Государство должно было по решению суда возместить стоимость конфискованных домов, но никто ничего не получил, потому что в парламенте не проголосовали за это предложение.

Потом уже в наше время, должны были мне дать 200000. Я ездил на разные собрания в Кишинев. Делами репрессированных занимался тогда Георге Гимпу. Он сказал, чтобы государство вернуло мне 200000 тогдашних купонов, но кому нужен мешок бумаги? Я их не взял. Потом эти 200000 превратились в 200 лей, и я ездил пару раз в Резину за ними, но там мне сначала сказали, что район должен выплатить мне 80 лей, а 120 лей должен выплатить колхоз. В колхозе сказали, что денег нет, а когда будут мне сообщат… Так я ходил несколько раз, но потом я от этих денег отказался – больше мороки с ними.

Когда сформировались жудецы (уезды – а. т.) я подал иск в суд и по решению суда я должен был получить 120000 лей, сюда входила и компенсация за землю, сад и виноградник. Но мне ничего не дали. Земля, сад и виноградник остаются государству, и ничего не возвращается… Я поехал в Резину к судебным исполнителям и те написали обращение в Верховный суд. Там решили, что суд должен состояться в том районе, где было конфисковано имущество. И снова разъезды – в Резину и обратно в Оргеев – вся пенсия на дорогу уходила. Первый суд я проиграл – сказали, что из-за срока давности имущество вернуть не могут… Тогда я поехал в Кишинев и нашел там очень хороших адвокатов – молодые, умные и толковые ребята. Они подали жалобу в Апелляционную палату и Верховный суд. Мое дело рассматривал сам председатель суда, и я его выиграл. Получил я 98 000 лей, но скольких трудов мне это стоило.

Господин Гарам, что значит для Вас независимость Республики Молдова?

Независимость для меня долгожданное событие, но ее-то у нас сейчас нет, какая же это независимость, если российская армия находится на нашей территории?

Как бы Вы охарактеризовали годы независимости?

Охарактеризовал бы я их не очень лестно… Едешь, например, в троллейбусе и везде слышна русская речь, а если говоришь на молдавском, то делают замечание: «говори человеческим языком». Это он меня, в моем доме, будет меня учить, как говорить?! Это независимость? Если ему не нравится, пусть собирает вещички и уезжает отсюда. Сейчас тоже русские всем управляют.

А сейчас кто у власти?

Наши молдаване, но мне эта власть не по нутру… Они ничего не делают и не решают. Заняты только устройством своих дел, а заботами крестьянина не интересуются… Он как обрабатывал землю мотыгой, так и продолжает. От государства нет никакой помощи.

Сегодня много говорят об объединении с Румынией, что Вы думаете по этому поводу?

Думаю, что было бы хорошо! Большая страна имеет и больше сил и больше богатства.

Мы были в большой стране до 1991 года…

Так это ж была оккупация… А с Румынией у нас одна вера, одна речь, один язык. В Румынии живут много наций, там есть венгры, но они говорят по-румынски… Считаю, что хорошо бы объединиться, но это случится  не скоро…

Вы были пионером?

Да, я был и пионером, и комсомольцем, но в партию не вступил. Они меня, как лучшего работника, чья фотография висела на Доске почета, уговаривали вступить в партию, как я могу не быть коммунистом. Но я отвечал, что не могу быть членом партии, поскольку был осужден. В армии меня заставили вступить в комсомол! Я везде был среди первых.

Если оглянуться на прошлое, был ли в вашей жизни период, когда Вы были по-настоящему счастливы?

Даже не знаю… Думаю, что мне было хорошо, когда получил квартиру. Я тогда жил в селе Пеливан и работал в столярной мастерской, в ней я проработал 25 лет. Мне тогда, как молодому специалисту, выделили в течение года двухкомнатную квартиру. В ней я прожил пять лет, а потом получил участок в городе и построил себе дом.

Это было в 1965 – 67 гг… Мы тогда с женой и ребенком снимали квартиру.. и было хорошо, когда нам дали отдельную квартиру. Но все-таки, еще лучше я чувствовал себя в своем собственном доме, где все свое – и дом, и огород! Я еще в квартире жил, когда построил себе сарай, вырыл погреб, разводил кроликов и делал вино. Ко мне многие приходили, кто за чем. Многие завидовали, что у меня все есть, а у них нет. Но я день и ночь трудился!

Благодарю Вас за это интервью.

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование Надин Килияну

Русский перевод Александра Тулбуре

Интервью от 14 августа 2012 г.

Транскрибирование от 06 мая 2013 г.