Факалы (Николаева) Зинаида Кирилловна, 1934 г.р., с. Конгаз, Комратский район

Зинаида Кирриловна, расскажите, пожалуйста, когда вы родились, кто были Ваши родители, братья сестры?

Родилась я в 1934 году. Отец родился в тысяча восемьсот (пауза – а.т.) – забыла вот.

Ничего страшного. Как звали Ваших родителей?

Отца звали Кирилл Павлович, а маму – Мария Дмитриевна. Старшего брата звали Дмитрий Кириллович, он был 1923 года рождения.  Второй брат родился в 1926 году. Нас было трое детей.

Чем занимались родители?

Обрабатывали землю, работы было очень много. У нас было много земли – 60 га. В хозяйстве  было 100 овец, 6 волов, 3 коровы,  6 лошадей и жеребята. Работали в поле целыми днями, неделями, от ночи до ночи. В понедельни уезжали ы поле, - я маленькая еще была, - а домой приезжали в субботу вечером. Все время в поле работали и считались кулаками. Какие мы кулаки, если мы все время работали?!

У вас было много земли, брали людей на работу?

Брали, брали. Просились, приходили.Платили им за работу, но сами всегда тоже работали. Мы сами ходили в постолах.  Ели хлеб, брынзу – разносолов не было. Спали в поле всю неделю. Спали на земле. Я была маленькая и была вместе с родителями.

Потом, когда колхоз здесь появился, я стала ходить в колхоз.

Когда колхоз сформировался?

Вот не помню. Кажется в 1948 году. В 1946 голод был.

Голод вы помните?

Да, я помню. Я была младшая, братья уже женатые были. Отца посадили.

За что и когда?

Отца посадили за то, что он госпоставку не сдал. Дождей не было, засуха была, урожая не было. И вот приходили и говорили, что  такую сумму надо платить хлебом, зерном. Пока было – платили. Сегодня отвез, а назавтра опять приходили – снова надо было поставлять. Все забирали, до послежднего зернышка. И когда ничего не осталось, - мы уже голодали,- отца посадили.

Посадили его в 1946 году, а в 1950 году он умер там, в заключении. Ему дали срок – 8 лет. Сидел он в Карагандинской области. Мы много страдали, а потом, уже когда закон изменился, тогда стали признавать, что это за зря. Но мы остались без отца.

Тогда не было телефонов, и отец написал нам письмо, где он говорил, куда их посадили в тюрьму. Там он с сокамерниками говорил. Разговорились:  кого за что посадили, отец рассказал. С ними  был мужчина,  третий секретарь райкома партии, и он посоветовал ему написать письмо домой семье, предупредить о том, что вышел закон, и будут высылать в Сибирь. Тот мужчина узнал и предупредил нашего отца. Он ещё посоветовал написать, чтоб сыновья со своими семьями переселились, потому что их тоже могут выслать. Ещё сказал, чтоб ребёнок пошёл в школу. Но там уже был голод и не до школы было. Старший брат переехал в свой дом, а второму брату некуда было уходить и он перешёл на квартиру. А я с мамой осталась.

А у вас забрали всё хозяйство?

Да,  в 1946 году у нас забрали всё: и землю, и зерно, и животных. Мы остались голодными. Нам только дом оставили. И когда отец написал, мы ночью не спали дома. Вечером к брату приходили и там ночевали.

Потом в 1949 нас забрали. Мне было 14 лет. Ночью к нам пришли, мы спали, я была тогда маленькой, мне было 14 лет. Тогда не было постелей, диванов, мы спали на полу. Сыну брата было четыре года. Ну и собака залаяла и мама встала и видит, что заходят к нам семь человек. Она зашла туда, где спал брат с семьёй и сказала ему, что пришли мужчины и наверное они пришли уже высылать нас.  Потом мама зашла туда, где мы спали и говорит, что она залезет в печку, тогда печки были большие, и может быть не найду там. Ну и они когда зашли, смотрят, ищут, спрашивают по фамилии: где находится Николаева Мария? А брат говорит, что ничего не знает, что она не живёт здесь.

А был с ними ещё сосед, который говорит милиции: Слушай, это – и показывает на меня - Николаева Зинаида. Наверное, это она. Она есть в списках.

А кто этот человек?

Ну, он уже умер. Звали его Вася, а фамилию я уже не помню.

Ну и после того, как он сказал, что, наверное, этот ребёнок это Николаева Зинаида, милиционер повернулся и приставил к груди моего брата пистолет и стал ругать его: почему ты не говоришь? Мы тебя сейчас убьём, застрелим, как собаку.

А я спала. Тогда милиционер начал своей ногой стучать по моим ногам, чтоб я вставала. Как я открыла глаза, вижу там стоят семь милиционеров. Тут я как проснулась, схватила брата за руку и как стала кричать: “Ой, боюсь! Ой, боюсь! Что делать?” Я не могла стоять на ногах.  А они говорят: “Давай поднимайся! Поведём тебя в милицию”.  А брату сказали, что если он приведёт меня туда, то он может быть свободен и может пойти в колхоз на работу.

Тогда люди ходили босиком и не было столько одежды, как сейчас. Сказали, чтоб я собиралась, и меня поведут, посадят в тюрьму. А я всё держусь за брата и кричу, что боюсь. Не знаю, как я не умерла тогда от страха.

Мы на одной улице жили с братом, недалеко друг от друга, они наверху, а мы внизу. Ну и как дошли до нас брат говорит: “Слушайте, давайте зайдём, пусть ребёнок хотя бы оденется немножко, а то босиком идёт”.  Мы зашли, поломали замок в двери, открыли двери. Я сразу зашла, плачу, кричу. А когда мы вышли,  и мать выбралась из печки, ну и идёт за нами. Когда она зашла в комнату, уже мне не так страшно стало, раз мама со мной.

Тогда она попросила солдат, чтобы они разрешили меня оставить дома. Сказала, чтобы забирали её, но ребёнка оставили. Но я сама не думала даже оставаться без мамы. Они тогда говорят: ”Дело ваше. Мы можем оставить ребёнка, но вы друг по дружке будете плакать и лучше не будет”.  А я даже и не думала оставаться одна, без матери. В любое время это нехорошо, а особенно тогда, когда ты маленьки ребенок.  Я сказала, что не останусь и потом, как настало утро, подъехала машина. Нагружать в неё нечего было, тогда и кушать нечего было. Знаю, что полмешка кукурузы взяли, даже хлеба не было, чтобы взять с собой. Забросили на машину этот мешок, из постели немножко взяли, и всё. А эту кукурузу кушали по дороге, когда ехали. Мы целый месяц туда ехали.

Вас повезли на машине? Куда?

На машине повезли нас в Кагул. А там посадили в товарный поезд. Мы ехали целый месяц, очень долго. Пока мы ехали, помню, что был бесконечный голод, очень трудно было. Депортировали нас в Алтайский край.

Как назывался пункт назначения, куда вы приехали?

Нас привезли на вокзал, а там нас встретила милиция, очень много милиции было. Там нам закон прочитали, что, мол, если без спросу куда-то повернётесь или отойдёте, тогда или застрелят или 25 лет в тюрьме. Закон был очень строгий, а за что – никто не знает. Ну и потом оттуда повезли нас в Усть-Пристанский район. Там был совхоз, нас туда привезли,  и мы там работали. Я была очень молодая, и мне сказали, что, мол, или в школу, или на работу пойдёшь. Я даже и не думала в школу идти.  Кругом голод, чужое место, не знаешь где находишься, и не рада, что живёшь, не то что в школу идти. Ну и там сначала, первый год, работала куда пошлют. А потом во многих местах работала - и дояркой, и скотником, потом прицепщиком.

Ещё работала помощником за штурвалом комбайна,-  так говорили. Был там парень, который водил комбайн, он мне говорит: ”Зина, я очень устал и хочу кушать. Давай, ты будешь водить комбайн, а я покушаю. А потом приедешь, загон сделаешь”.  А я не знаю, как это делать. Но тогда нужно было делать, то, что тебе говорили. А я не знаю, как его завести, или остановить. Этот парень  сказал, что заведёт комбайн, начнёт, а я объеду один круг пока он покушает и навстречу выйдет. Ещё сказал, чтобы я объезжала электрический столб, чтобы не зацепить его, а то может быть авария. А я говорю ему, что я знаю и понимаю, но боюсь. А он говорит, чтоб не боялась, потому что всё хорошо будет. Раз он так говорит, то я уже слушаюсь. Ну и я когда сделала обгон, подхожу на эту сторону, где он остался, а он уснул и не мог проснуться, наверное. А я остановить комбайн не могу.  Я уже объезжаю, повернулась обратно сюда и смотрю, чтобы столб не задеть, а он проснулся и бежит. Он встал как-то,  подошёл,  чтобы остановить комбайн и попал ногой под колесо. Упал. Я думала, что наступил конец света. Трактор идёт,  парня тянет по земле…  Парень этот все-таки встал и идёт. Содрал себе всю кожу на ноге, но камбайн мы остановили. Я плачу, не знаю, что делать. Он отправил меня, чтобы я сказала механику, что случилась авария и попросил ничего не говорить нашим. 

После того, как он остановил трактор, я сняла платок и завязала ногу ему, а потом побежала. А тогда водовоз был с бричкой на лошадях, и спрашивает меня мужчина - куда я бегу. Село было маленьким, 70 домов всего было. Оно считалось даже не селом, а отделением, мы жили в третьем отделении.

Я сказала мужчине с водовоза, что что-то неладное с трактористом. А я бегу и не слышу, что трактор уже за мной едет. Я так переживала, испугалась. Ну я уже подхожу, а он подъезжает, а потом три месяца он лежал в больнице. Я подпись поставила, что я сяду за трактор. Меня бы посадили, если бы узнали, что я аварию сделала. Ну он и сказал, что виноват он, потому что он заставил меня сесть в трактор.

Мама чем там занималась?

Женщины постарше косили траву, пололи картошку, складывали зерновые, пересыпали зерно.

Чем это отделение занималось?

Там зерно выращивали. Картошку там тоже выращивали. Кукурузы там не было.

Кто там ещё жил?

Там были и местные. Когда была война, там семьдесят мужчин было и всех забрали на войну. Все погибли там, только трое вернулись. И все трое остались калеками. Поэтому мужчин там почти не было, только женщины с детьми. И дома не свои были.

Сначала, когда мы приехали, там построили школу небольшую. Может быть, туда поместилось бы примерно 70 – 80 детей. Мы там оставались, потом, когда немного времени прошло, нас с мамой  поселили вместе с одной женщиной, у которой было четверо детей. Мы жили в одной комнате, там мы пережили зиму. На полу спали, а там очень холодно было.

Летом нам негде было жить. Там были какие-то деревянные дома, как одна школа, примерно. В этих домах жило по несколько семей.  Но наши, которые переселенцы, строили землянки. Наш двоюродный брат с нами рядом жил, и мы вместе строили землянку - по одной комнате на семью и общее  место, где печку топить. Нас от семьи двоюродного брата только стена отделяла. Потом где-то через 4 метра соседи тоже построили такие дома с земляными крышами. У кого были мужики, они покрывали крыши толем. А когда дождь идёт, от толь от воды защищает, а у нас вся вода в комнату просачивалась. И так жили восемь семей из Конгаза рядом.

Вы всё это время находились в том отделении?

Там мы и жили, оттуда нас никуда не переводили.

У нас там корова была. А сначала очень тяжело было. На семью давали полкилограмма хлеба, независимо от того, сколько человек было в семье. Выдавали только на работника, а если не работаешь, то ничего не давали. Давали немножко овсяной муки тем, кто работал. А больше половины овсяной муки это солома. Когда сделаешь из неё что-то, начинаешь кушать, а во рту солома.

Местные русские были очень добрыми людьми. Так они уважали нас. Всё время удивлялись почему, за что таких работников выслали.

У вас же ничего не было к 1949 году, но вас всё равно подняли?

Ничего у нас не было, в 1946 году всё забрали. Мы только полмешка кукурузы смогли забрать с собой. Мы тогда были в колхозе, даже я в 14 лет работала в колхозе летом, до того, как нас выслали.

Сколько классов вы закончили?

 Четыре класса я закончила в Конгазе, а в Сибири уже не училась. Меня там сразу спросили: или в школу, или на работу?

А кроме русских там кто-то ещё жил?

Нет, там все только местные сибиряки.  Из депортированных была одна семья болгар и одна семья молдаван. А из гагаузов были семьи по фамилии Татар, Радовы, Казанджи, и мы – Николаевы. Нас две семьи было - наша и двоюродного брата. Старший брат отца сидел в тюрьме пять лет, но потом вышел и приехал на Алтай. Он успел приехать к нам, пока нас не отпустили и жил со своей семьёй, семьей моего двоюродного брата.

А мой отец умер в тюрьме. Там в тюрьме из Конгаза были ещё люди, и когда мы вернулись, они тоже приехали. Они братьям моим рассказывали, что он работал пекарем в лагере. Он относил немного хлеба мужчинам из Гагаузии, которые потом это всё нам рассказывали. От него мы получали письма, а от нас он не мог получать, ему не допускали наши письма. Ну и когда он получил от нас письмо о том, что нас выслали, в тот же день он понёс этим  мужчинам кусок хлеба и сказал им, что получил письмо от жены. Он говорит: “Прочитал это письмо и как ножом меня в сердце ударили”. Он немножко там посидел, а потом пошёл ещё раз вынимать хлеб. Как только дошёл, он упал и сразу умер, и врачи признали остановку сердца.

Магазин у вас там был?

Был один магазин.

Сколько вы получали там денег?

Очень мало получали. Может быть 30, 35, 37 рублей. Тяжело переносили голод, но а потом стало легче. Все наши переселенцы со временем брали себе корову, и мы взяли. А сначала было очень сложно.

А что было с теми, кто заболевал?

Я даже этого не помню. Я не болела там.  Мама здесь уже умерла, в 1994 году.

Я здесь медаль получила и там тоже получила медаль. Там получила медаль за поднятие целины. Меня там наградили, и после этого сразу начали отпускать домой.

Смерть  Сталина помните?

Нет, не помню. Очень тяжело было, работали постоянно. Выходных вообще не было, каждый день работали. Только 1 и 9 мая были выходные дни. Не отмечали никаких праздников религиозных, церкви не было. Только митинги были, мы ездили в центральную усадьбу, и там митинг был в мае. А Пасху и Рождество мы не отмечали, никаких праздников не было. Так мучились. Даже не думала, что столько лет буду жить.

В каком году вас отпустили?

В 1958 году. Мы с мамой вернулись сюда, в Конгаз. Нам разрешили тут остаться. Дали нам медали. У кого больше пяти детей, тем тоже давали награды. За один месяц мы все вместе приехали домой. Сколько там семей было, все домой вернулись.

Из имущества вам что-то  вернули?

Нет, ничего из того, что забрали, не вернули. Дом они не вернули. После того, как мы вернулись, где-то  в 1960, нам деньги какие-то заплатили, не помню сколько, но немного.

Чем занимались после возвращения?

Когда мы приехали, здесь открылась фабрика, и я работала там. 30 лет я там работала, и там мне медаль дали, наградили меня.

Мама чем занималась, когда вы вернулись?

Она тоже на ковровой фабрике работала. Братья здесь, на месте были, когда мы вернулись.  Их не поднимали, они остались в селе.

Они вам посылки отправляли туда, приезжали?

Приезжать нельзя было. Их не допускали туда. Но посылки всегда отправляли. Наш старший брат рано скончался. Он возил в Чадыр-Лунгу зерно на волах и когда возвращался зимой там, на речке, - и вода, и лёд были - бык упал в реку  и не мог сам выбраться. Мой брат прыгнул воду и помог быку подняться и выбраться из воды. Он сильно простудился, врача не было, у него было воспаление легких, и он умер в 1962 году.

Когда Вы замуж вышли?

В 1959 году, через год после того как мы вернулись, я вышла замуж.

Как к вам относились односельчане?

Очень хорошо все относились, никто не упрекал нас. Никто нас не обзывал. Может быть намёком кто-то и напоминал, что мы были в Сибири. Конечно, бывало такое, но не могу сказать, что все такими были - у кого какое сердце…

Сколько у вас детей?

Трое детей. Все дети здесь живут. Всё у них хорошо.

Вы после ковровой фабрики ещё работали где-то или вышли на пенсию?

После фабрики я вышла на пенсию. Я работала хорошо, и пенсия у меня тогда была неплохая. Я тут в отделении ковровой фабрики работала и получала неплохо. Тридцать лет на фабрике работала и в колхозе  работала. Когда я на пенсию вышла, нам боны выдавали, и я взяла и отнесла на машину, где муку делают.  У меня 54 года был стаж. 

Сейчас  я получаю 1203 лея, мне в апреле добавили немного. Когда я только вышла на пенсию, сама большая сумма была 120 рублей. Потом я 115 рублей получала.

Как вы восприняли перемены, связанные с распадом СССР?

После Сталина стало лучше, многое изменилось. Ну, вроде, так.

Какой период в вашей жизни был самым счастливым?

В детстве, когда была маленькой и молодой. До высылки было хорошо,  когда мне было, примерно,  10 лет. А после Сибири тоже хорошо было. И муж у меня был хороший, хорошим работником был, со свёкрами ладили. Тогда жизнь была нормальной. Всё сами делали, и дом строили, и колодец. Жили хорошо, но мучений много было до этого.

Какое у вас отношение к советской власти?

У меня нормальное отношение. Сейчас всё хорошо. Тогда не важно было, мы мучились, когда нас высылали. А сейчас нормально уже всё.

Есть ли какое-то самое  яркое воспоминание о Сибири?

Мы очень ладили с людьми. Посылали письма и фотографии. Всё хорошо было, жили вместе с людьми. А сейчас уже не пишем, не знаем, живы ли те, кого мы знали.

Спасибо Вам большое за Ваш замечательный рассказ.

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование - Татьяна Булгак

Интервью от 20 апреля 2013 г.

Транскрибирование от 28 февраля 2014 г.