Дойков Константин Фёдорович, 1943 г.р., с. Конгаз, Комратский район

Расскажите, пожалуйста, где, когда Вы родились? Расскажите о вашей семье.

Родился я в Конгазе в 1943 году. Отца звали Фёдор Павлович Дойков, а маму – Мария Родионовна. Я один в семье был, братьев и сестёр не было. Ещё бабушка была, звали её Софья, это мать моего отца.

Родители чем занимались?

Отец в поле на тракторе работал. Это был колхозный трактор. А мама дома работала. Родители быль крестьянами, занимались сельским трудом.

Какое хозяйство у вас было?

Помню, была земля, огород был. Я помогал поливать огород. Была ещё земля с виноградниками, мы ходили на поле, виноград собирали. Был крупный рогатый скот. То есть было хорошее, большое хозяйство.

В каком году здесь был создан колхоз? Ваши родители вступали в колхоз?

В 1948 году создали. Я даже не знаю, вступали или нет, я тогда ещё маленький был, мне 5 лет было.

Во время войны, где находилась семья?

Здесь в Коншазе. Я здесь родился и прожил первые пять лет.

А отец работал в румынской администрации?

Нет, не было такого, не знаю, не слышал. Они такого не говорили. Деда помню еще, когда нас только собрали на высылку. И деда, мужа бабушки Софьи забрали, потому что он не дал колхозу пошлины, продпоставки. Деда забрали за год до нас, в 1948 году. Ну и по разговорам родителей, деда тогда забрали, потому что тогда урожай слабый был, не было урожая, и он не смог выполнить норму. Его арестовали и закрыли куда-то и после этого мы больше его не видели. Никто не знает где он точно сидел, мы потом узнавали, когда в архивы ездили. В документах где-то написано было, в какой тюрьме он умер, но он в Молдове сидел в тюрьме.

Расскажите о дне, когда за вами пришли.

В два часа ночи папу привезли с поля, тогда жатва была. К  нам в дом пришёл мой двоюродный брат и два солдата с автоматами, и разбудили нас. Брат одел меня в шортики, взял за руку и повёл. А когда повёл, отец уже там был, у тёти, его уже арестовали. А матери там еще не было, она где-то спряталась. Потом ей сказали: “Мария, выходи, потому что сына уже тоже привезли”. Мать потом пришла, затем бабушка пришла. Нас загрузили на машины и повезли.

А вы что-то с собой взяли?

Какие-то вещи взяли, а продукты не помню, взяли какие-то или нет. Нам сказали, что будут кормить. Мама рассказывала, что то, что было на них, в том они и поехали. И везли как скот, в товарных вагонах.

Куда повезли?

Повезли нас в Табаки, в Болград. А оттуда уже где-то 40 дней мы ехали в поезде, пока не привезли нас на место. Везли как скотину в товарнике. Загрузили нас как скот. Когда остановки были,  мы пытались узнать куда нас везут. Но поезд был постоянно оцеплен военными, которые не подпускали людей.

Кормили нас, давали одновременно и завтрак, и обед и ужин, а потом снова закрывали двери и поехали дальше. На следующее утро доезжали до следующей станции, и опять то же самое повторяли. Останавливались, кормили и закрывали нас. А когда уже доехали в Новосибирск, там нам сказали, что дальше железной дороги нет. Военные на уборке были, они забрали нас на машины и повезли в город Алейск, Алтайский край.

Там река Чарыш. От Чарыша в двенадцати километрах райцентр был, село Сваловка. И вот когда уже туда нас привезли, то распределили по сёлам. Мы попали на ферму номер 2. Нас там оставили.

Потом я начал в школу ходить.

Чем занималась ферма, на которую вас отправили?

Отец работал тогда на тракторе, там станция передвижная была. Он управлял этой подстанцией. Он работал в селе Сваловка, там районный центр был. Там был управляющий Хохлов. Отец утром добирался в Сваловку на работу, там он сутки или двое свет давал на Сваловку и даже на нашу ферму, на которой мы жили. Она находилась в 6 км от села.

Мама работала на ферме пастухом. Она пасла овец, даже я ходил помогать. Утром и в обед давали им сено, я помогал сено раскидывать.

Где вы жили первую зиму?

В бараках жили. Девять семей жили в одном бараке, без перегородок. Ширмы были, но если ночью встаёшь, то нужно через людей переступать. Крысы там были огромные, как щенки маленькие, крысы ходили по людям. Мы жаловались. Был там комендант на лошади, звали Хохлов. У него был кнут, и он кричал в репродуктор такой, собирал всех людей утром. Бил этим кнутом депортированных людей. Вначале было так. Гонял людей как собак.

Меня он тоже бил. Я когда упал, лошадь наступила мне на руку. И он вожжи потянул опять, и она пошла обратно. Когда его спросили - зачем над ребёнком издевается, он сказал, что возьмёт кнут побольше и всех побьёт. Это он так на работу людей собирал.

Даже когда мы выходили на улицу нас другие дети местные боялись и убегали от нас, потому что про нас говорили, что мы чечены – людоеды.  Нас так обзывали.

Кто там ещё жил?

Местные были – калмыки. Жили ещё там немцы из депортированных. Были болгары, даже были из Кирилловки. Когда мы уже приехали, я после армии работал водителем, я проезжал и останавливался у них в Кирилловке. В основном там были гагаузы.

Там у нас соседи были калмыки – Алексей и Нина Жалкуевы. Они падаль кушали, потому что нечего было кушать. На кладбище отвозили мёртвых лошадей или коров, а они ночью ходили и собирали.

Вы когда пошли в школу?

Я ходил в школу, которая находилась в 6-ти километрах от нас. Пошёл в школу кажется в 1951 году. Там на ферме у нас школы не было. Школа была в Сваловке. Мы закончили 5 классов, а потом некуда было дальше в школу ходить. Потом мы ходили на лыжах 12 километров в село Бащелак в сторону Монголии. Там была школа семилетка. Мы туда в школу ходили - в понедельник в школу, а в субботу уже обратно. Там был общий барак для школьников, в которых мы жили. В субботу мы возвращались домой, в пургу на лыжах. Один раз потерялись даже, и нам выслали трактор с санями навстречу. В санях была солома и сверху палатки, чтоб мы не замёрзли. Нас встретили, а потом уже развозили по домам.

Магазин там был?

Был один магазин. Туда хлеб привозили.

Сколько родители зарабатывали?

Я не помню, чтоб деньги давали. В магазине мы отоваривались по списку, который мы отдавали в магазин.  Но денег у нас не было.

С этой фермы вас куда-то перебрасывали?

Нет, мы там всё время находились. Когда уже немного обжились, уже начали узнавать друг друга. Я начал работать копновозом. В 5-7 лет я уже возил верхом на лошади копны летом, когда у меня каникулы были. Нас брали на трактора, и мы ездили помогать сено грузить и с поля вести к ферме.

Вы первую зиму жили в бараке, а потом вам дали другое жильё?

Там были дома из срубов и нам дали такой дом. В нём жили две семьи. У нас была одна комната. Доски в полу прогибались, а под полом подвал был. Идешь, и качается пол. В этом доме мы жили  до последнего.

Вы своё хозяйство заводили там?

У нас своя птица была. Свиней держали. Корова у нас была своя. Первый год было тяжело. Там когда уборка картошки была, брали всех на уборку. И уже весной, когда картошка кончалась, мы ходили в поле собирать мёрзлую картошку. Перетирали ее, жарили – это называлось драники.

Что за ландшафт там был, леса, горы?

Там была гора Каменуха, где после войны лежали каски мёртвых солдат, автоматы немецкие. Много змей было, куда ни ступишь, везде они были, и все ядовитые. В одно лето из зоопарка в Новосибирске сбежал удав. Нам говорили быть осторожными на поле, а мы тогда ходили в поле клубнику собирать. В поле была дикая клубника, земляника. Ещё мы ходили малину собирать. Варенье на зиму варили.

Потом появились колёсные трактора, мой отец начал работать на таком. Зимой, когда на станции не работали уже, отец стал возить на санях сено с поля на ферму.

В доме, где вы жили, было электричество?

Вначале не было, а потом провели, и появилось электричество.

Наш дом как-то загорелся, потому что сильная пурга была, сорвало крышу и унесло на электрический столб, там произошло короткое замыкание и сгорело несколько домов. Наш дом тоже. Нас потом из этого дома перевели в другой.

Потом уже в 1953, когда умер Сталин, на похороны Сталина отвезли нас в школу.

Вы помните смерть Сталина?

Мы как раз с уроков пришли после обеда, и чтобы в Сваловку попасть, нужно было в гору на лыжах подняться, и потом с вершины вниз мы попадали сразу на нашу ферму. Помню, пришли на лошадях и собирали всех школьников в школу, чтобы прощание устроить.

Как ладили люди друг с другом там?

Очень хорошо ладили. Не было никаких скандалов, ни драк, ничего не было. Взрослые иногда напивались, и мужики между собой дебоширили.

Больница там была?

Нет, не было. Там был один барак, в котором была школа, а на втором этаже контора и было там что-то вроде медпункта.

Выходные были?

Сначала не было вообще. Гоняли родителей день и ночь. Когда лунные ночи были, нас заставляли работать. Особенно на волокушах. Отдыхать – мы отдыхали, но не всегда. Церкви там не было. Была какая-то женщина, которая крестила детей. Музыка была там, на гармошке играли. Пельмени делали размером с чебурек. Нас местные научили такие делать.

А гагаузы там чему-то научили местных?

Не помню такого. Гуляния там были, хору танцевали там. К нам присоединялись русские. Женились там местные и наши, одна женщина оттуда вышла замуж за нашего и потом переехала сюда.

Какое самое яркое воспоминание о Сибири?

Когда мы уже привыкли, начали ходить на рыбалку. Были коршуны там, мы гнёзда их разоряли. Потом приехали солдаты подрывники, подрывали горы, потому что там подвесные скалы были, и было опасно. Они делали лунки, потом вставляли тротиловые шашки и выравнивали склоны.

Когда вас освободили?

Отца наградили за ударный труд и после этого отпустили.  В 1959 году мы приехали домой. Доехали до Чадыр-Лунги на поезде. И оттуда отец нашёл машину, и мы приехали домой. Сосед работал водителем, и они узнали, что мы возвращаемся и навстречу нам выехали. Приехали накануне Пасхи домой, на следующее утро Пасха уже была. Рано утром встали и пошли в церковь. Я пошёл туда с одним парнем, мы смотрим, а там люди принесли освещать еду. Ну, мы тогда взяли цыплёнка или курицу, которая бегала там и принесли. Люди спрашивают – кто это. Им говорят: “Это Дойков”. Они тогда говорят: “Еще десять лет надо было, чтоб они там жили”.

Вы вернулись в Конгаз. Вас приняли здесь?

Нет, на учёт не приняли. Мы жили у сестры отца, тоже в этом селе. Вот откуда нас забирали, там мы и жили. Мы там находились три месяца. Нас на учёт не принимали, и отец был вынужден поехать в Донбасс на шахту, на добычу угля. Там он заключил договор на три года. Потом произошёл обвал шахты, и отец тоже попал туда, ему отрезало несколько пальцев. Из-за этого его комиссовали и он врнулся сюда. Мы купили тут недалеко маленький домик и жили в нём. В 1962 году меня призвали в армию.

Когда вас депортировали, у вас оставались тут родственники? Вы переписывались с ними?

Оставались, конечно. Переписывались, посылали посылки. Мы получали отсюда и оттуда посылали.

Как односельчане относились к вам, когда вы вернулись?

Всё было хорошо. Никто ничего не имел против нас. Никаких упрёков не было. Всё было как раньше.

Из имущества что-то вернули?

Нет, абсолютно ничего не вернули. Вот сейчас еще судимся.

Кем вы работали, когда вернулись из армии?

Я работал водителем в Конгазе. После армии я работал на строительстве Плявиньской ГЭС в Риге. Потом в 1965 году в Ташкенте было землетрясение, и мы по комсомольским путёвкам поехали на восстановление Ташкента. Нас было где-то 80 человек. Там я работал пять месяцев.

У вас есть какие-то награды?

Да, я был дважды ударником сельского труда. Даже там, в конце, уже, когда к нам привыкли, наш труд ценили. Относились очень хорошо. Отца здесь очень уважали.

Когда вы женились?

24 ноября 1968. До этого я был три с половиной года в армии. Нас задержали, потому что не было замены. Мы в 1963 году из Германии получили понтонный парк– понтонно-мостовой. Даже с Хрущёвым встречались. На Волге были, наплавной мост ставили. Нас одели, дали белые перчатки, аксельбанты.

Сколько у вас детей?

Старший сын 1969 года. Второй сын в Саранске, и дочка живёт в Приднестровье.

Как вы восприняли перемены после распада СССР?

Нам было тяжело жить. Зарплату урезали, почти ничего не было. Работал я в нефтеразведке глубокого бурения в Комрате. Сначала я работал на турбовозе, потом на бензовозе. В 1972 году у нас в Готештах нашли нефть, но запретили её добывать. Вербовали нас на 3 года поехать в Тюмень, пока здесь всё урегулируется. Нас тоже вербовали, но мы не поехали. Отец и мать были против, говорили, что мы, мол, 10 лет там пробыли и теперь снова уезжать?

Ваше отношение к советской власти?

Ну, отношение было хорошее. Ничем не обижали. Если работал, тогда хорошо поощряли. Знал, что сегодня рабочий день закончился, а завтра у тебя есть работа.

Какой самый счастливый период в вашей жизни?

Хорошо было, когда работал в нефтеразведке. Это 60-70е года. В 1972 году я отогнал машину в Комрат, загрузил на платформу и отправил в Тюмень. Даже в газете была публикация, где звали на работу в Тюмень. Оплачивали дорогу туда. А мне просто надоело десять лет там находиться, и я не поехал. Сглупил, конечно, что не поехал. Наши водители даже на Кубе были.

Когда вы на пенсию вышли?

В 2006 году. В 62 года. Получаю сейчас мало, мизерная пенсия – 800 леев. Я сглупил, что давал документы с колхоза, а потом мне сказали, что там мизерная пенсия будет, с организации надо давать. А потом уже поздно было, нельзя было пересчитать.

Как вы думаете, почему подняли именно вашу семью?

Говорят, что у нас были родственники, и они что-то не ладили. Пришёл к нам дальний родственник, тоже Дойков, и попросил пшеницы у моей бабушки, а в том году засуха была, урожая не было.  Бабушка сказала, что нет ничего. Он бастоном ((молд) baston - здесь палка – а.т.) начал тыкать и проткнул, а они под землю спрятали. Он узнал, что мы прячем зерно. И тогда деда забрали. За то, что прятали свое зерно.

А родственник этот, получается, раскрыл преступление против государства.

Если бы не было депортации, ваша жизнь по-другому сложилась бы?

Ну, как обычно, как у всех. Мы ничем не отличались от других. Купили старенький дом, потом построили новый. Я женился, у меня в Сибири родилось ещё два брата. Один в 1951 родился, а другой в 1955 году. Был ещё один старший брат, он здесь умер, когда маленький был. Один брат уезхал работать в Бурятию на золотые прииски, а другой здесь живёт.

Спасибо Вам большое за замечательный рассказ.

Интервью и литературная обработка Алексея Тулбуре

Транскрибирование — Татьяна Булгак

Интервью от 20 апреля 2013 г.

Транскрибирование от 7 марта 2014 г.