В этом интервью Борис Ткачук сообщает о депортации евреев своего местечка, свидетелем которой он был будучи ребенком, также про расстрелы и закапывания слабых и больных людей, которые не могли идти, а также про раздел еврейского имущества между местными.
Борис Ткачук сообщает свои собственные данные на румынском языке. На вопрос, что он помнит про евреев своего местечка во время войны, он переходит на русский язык. Он сообщает, что у евреев его местечка были магазины, лавки, откуда их забрали и «угнали», т.е. депортировали. Когда его спросили, видел ли он это собственными глазами, он признает, что он только видел, как они шли по шоссе длинной колонной в сторону Едницы ? (правописание не понятно) Он думает, что это сделала румынская милиция вместе с немцами, он говорит, что их (мальчиков) не допускали смотреть, поэтому они прятались и смотрели тайком. Он говорит, евреи шли пешком, все вместе, и дети и женщины, мужчины, они плакали, кричали, несли с собой только самые необходимые вещи. Он вспоминает, что их было свыше 1000 людей, за ними наблюдали вооруженные солдаты, говорящие по- румынски и по-немецки. На вопрос, пытались ли евреи заговорить с местными, он отвечает, что никто из местных не стал бы с ними говорить, что это не было дозволено. На вопрос, как обращались солдаты с евреями, он отвечает, что они следили за тем, чтобы никто не вышел из ряда, чтобы никто не убежал. Он уточняет, что люди проходили в несколько этапов, по часу и по два.
Он произносит название его местечка Брджаны?? рассказывает, что он жил у этой трассы, где он тайком наблюдал депортацию, поскольку это было запрещено. Он не знает, куда вели евреев, но предполагает, что они были увезены в сторону Едницы, по главной трассе, которая ведет в Кишинев. На вопрос узнавал ли он кого-либо из проходящих евреев, он говорит, разумеется, его посылали часто к еврейской лавке напротив, чтобы купить папиросы или хлеб.Он вспоминает, что людей, слишком слабых, чтобы ходить, увозили на повозках. На вопрос видел ли он, как били или расстреливали евреев, он отвечает нет. Он уточняет, что он видел сам только, как солдаты кричали на них, толкали, чтобы никто не вышел из строя, следя, чтобы никто не убежал. На вопрос о том, видел ли он расстрелы или мертвые тела евреев, он отвечает отрицательно. (кашляет) Он утверждает, что местные поделили оставшееся в еврейских домах имущество между собой, но признает, что сам не видел, как это происходило, из каких домов тащили. Однако, когда он ходил по центру, он видел людей, несших разные вещи, такие, как стулья, ведра, сумки, пальто и т.п. Он объясняет их ход мысли: что не возьмет Иван, то заберет Степан, он выясняет, что евреи должны были оставить все, кроме самого необходимого, питания и одежды.
Он признает, что не знает, разрешали ли местные власти брать имущество у евреев или люди просто воровали, он говорит, что просто забирали. Он вспоминает, что люди дрались из-за вещей, посколько он жил напротив еврейской лавки, и видел, как оттуда выходили с «набитой мордой», споря о том, кому какая вещь должна принадлежать. (смеется) На вопрос, видел ли он когда-либо, как евреев заставляли работать, он сперва не понимает, говорит, евреи не рабочие, только имели рестораны и магазины, потом вспоминает, что была построена трасса в город Бельцы, где в течение месяца работало много еврейских мужчин, которые возили землю, камни. Вопрос, что он может еще сказать про евреев, он не понимает, и говорит, что после депортации у них в местечке не было больше никаких евреев, и только после войны некоторые вернулись.
На вопрос, что еще он вспоминает про евреев во время войны, он рассказывает, как он наблюдал издалека, как они во время депортации рыли яму для слабых и тех, кто не мог ходить. Он оценивает расстояние, с которого он все это наблюдал, примерно в 50 метров. Он видел это всего один раз. Он отвечает, что евреи сами копали яму, но он думает, что они не знали, для чего они ее роют. Несколько раз повторяет фаталистически, что с больными и с теми, кто не мог ходить, ничего было не поделать. Он признает, что все это видел с большого расстояния и не очень точно мог распознать, что они там делают. Он вспоминает, как туда несли людей, некоторые шли сами, группами всего примерно в 20-30 человек. Он видел, как люди сперва покачнулись, потом упали, после чего яма закапывалась. На вопрос, значит ли это, что они были расстреляны, он отвечает, конечно, поскольку если яма уже закапывается, значит они уже убиты. На вопрос, видел ли он, как их расстреливали, он говорит, что только слышал выстрелы. На вопрос, сколько выстрелов, он отвечает невнятно.Он рассказывает, что солдаты гнали евреев как овец к яме. По его мнению, солдат было немного, как раз достаточно, чтобы следить, чтобы никто не убежал. А так евреи сами шли туда и несли тех, кто не мог идти. Он очень невнятно объясняет ситуацию, но потом говорит, что охраняли примерно 3-4 солдата. Он вспоминает размер ямы в примерно 3-4 метра. На вопрос, видел ли он, как бросали мертвые тела в яму, он отвечает, что он, конечно, видел, как евреев гнали туда, и как потом забрасывали землей, что там что-то делалось, потому что ему как мальчику это было интересно наблюдать. Он говорит, что люди, закапывающие яму, были тоже евреями. На вопрос, слышал он выстрелы до или после закапывания, он отвечает, что он и несколько других мальчиков не посмели подойти близко, пока солдаты не ушли, они подошли только после, когда осталась только закопанная яма. После нескольких кругов вопросов выясняется, что он видел евреев, идущих в направлении ямы, самих расстрелов не видел, только слышал выстрелы, а потом наблюлал, как яму закапывали. На вопрос, видел ли он людей, сидящих на краю ямы, он отвечает, нет, он видел только как они шли к яме. Он проясняет, что там было несколько групп (как минимум 2) примерно по 20-30 человек, которых бросали в яму. Он говорит, что он смотрел всего 10 минут и потом ушел, после этого ничего не видел и никаких выстрелов не слышал.
Это интервью было реализовано в рамках программы по документированию в Молдове Музея Холокоста Соединенных Штатов Америки